Смыслы — ​образы — ​инвестиции

Борьба с изменениями климата и достижение углеродной нейтральности стали магистральными темами информационной повестки развития мировой экономики и энергетики. Необходимость деятельности в этом направлении, равно как и следование Целям устойчивого развития (ЦУР), признает и Россия.

Однако интерпретации приоритетов ЦУР, климатических целей, а также путей их достижения разнятся. Так, многие международные экспертные организации и западные компании принимают в качестве догмы приоритет ВИЭ перед традиционными источниками энергии. Подобные нарративы транслируются с помощью выстроенной экосистемы «мягкой силы» недружественных юрисдикций.

Такой подход не отличается универсальностью и вызывает ряд вопросов. Российская сторона может предложить собственный набор смыслов и ценностей, которые будут определять поведение участников энергорынка и наших международных бизнес-­партнеров, финансовых институтов и регуляторов.

Предлагаю вместе разобраться в том, как работают современные экосистемы «мягкой силы» западных стран и какие шаги могут предпринять российские компании, чтобы донести до широкой общественности свой взгляд на приоритеты и пути развития глобальной энергетики и экономики.

Взаимосвязь смыслов и инвестиций в энергетике
Проблема устойчивости инвестиционных проектов в энергетике известна давно. В отрасли, где этапы планирования и строительства инфраструктуры в среднем занимают 5−10 лет, а эксплуатация рассчитывается на 50 лет и более, трудно полагаться исключительно на точность экономических прогнозов и ситуативный успех GR-работы. Всё может измениться вместе с приоритетами электорального цикла и экономической конъюнктуры в регионе.

Для того чтобы обеспечить долгосрочную устойчивость инвестиций, за рубежом выстраивают целые экосистемы «мягкой силы», направленные на создание устойчивых цепочек отраслевых нарративов. Как правило, такая цепочка состоит из трех уровней:

1. Уровень смыслов определяет стратегическое целеполагание экономики и энергетики, отвечая на вопрос: что мы делаем и зачем? Наиболее известный текущий смысловой нарратив — ​цели ограничения уровня глобального потепления до 1,5 °С к концу столетия («зачем мы ­что-то делаем») и взаимосвязанные цели: переход экономик к углеродной нейтральности на горизонте 2050−2070 годов, в первую очередь за счет снижения объема сжигаемого ископаемого топлива (нефти, угля и газа), и замещение этих энергоносителей низкоуглеродными возобновляемыми источниками энергии («что мы делаем»).
2. Уровень «образов добра и зла» — ​второй и наиболее значимый для обеспечения практической реализуемости инвестиционных проектов уровень формирования позитивных и негативных образов. На этом уровне формируются «социальный консенсус» целевого пути достижения стратегических целей («как мы действуем»), а также образы социальной приемлемости отдельных категорий проектов. Известный пример — ​формирование позитивного образа «зеленой» энергетики в любых ее проявлениях и одновременно негативного имиджа топливной энергетики, в частности угольной генерации, как однозначного зла для устойчивого развития.
3. Уровень инвестиционных программ и проектов — ​уровень полевой деятельности — ​непосредственно определяет инструментарий реализации и стимулирования отдельных проектов. Как правило, этот уровень формируется в плоскости долгосрочных стратегий и политик устойчивого развития компаний и финансовых институтов. Известный пример — ​политика МФО, таких как World Bank/IFC, Азиатский банк развития, ЕБРР, за последние 10 лет последовательно отказавшихся от инвестирования в энергетические нефтегазовые и угольные проекты и сфокусировавшихся на усиленной поддержке «зеленого» энергоперехода, а также на формировании соответствующей нормативно-­правовой базы подмандатных стран.

Связка «смыслы — ​образы — ​инвестиции» образует систему неформального регулирования энергетической отрасли, и зачастую она оказывается намного сильнее формальных норм и правил отдельных юрисдикций. Более того, эта экосистема начинает программировать и предопределять энергетическую политику стран, работая над созданием самосбывающихся прогнозов и таким образом сужая набор альтернатив до предопределенных вариантов.

Как работают экосистемы «мягкой силы»
Смысловые нарративы — ​продукт систематической работы. За последние 10−20 лет сложилась целая индустрия из коммерческих компаний, академических институтов и НКО, формирующих отраслевую повестку в энергетике и климате, от общих концепций до планов финансирования конкретных проектов. Несмотря на пестроту направлений деятельности, все эти компании функционируют по общим принципам.

Так, в зависимости от специализации можно выделить три характерных типа организаций, составляющих основу экосистемы с «разделением труда» по шкале «высокий уровень обобщения — ​погружение в детализацию инвестиций»:

«Мозговые тресты». Над формированием нарративов высокого уровня работают частные, государственные и корпоративные «мозговые тресты» (think tanks) — ​своеобразные лидеры общественного мнения. Международный рейтинг Global to go think tank index 2020 Университета Пенсильвании выделяет 60 наиболее значимых «мозговых трестов» в области энергетики и природных ресурсов; в основном это западные организации, например, Оксфордский институт энергетических исследований (OIES, Великобритания), Center for Energy and Environmental Policy Research (CEEPR, США) и др. Особенности организаций данного типа: системная специализация на четырех-пяти темах, сильные международные аналитические коллективы, а также академическая стилистика исследований. Финансирование таких организаций осуществляется на принципах целевого капитала, или эндаумента (endowment), сформированного в основном за счет корпоративных пожертвований, то есть фактически целевых долгосрочных инвестиций в формирование стратегического целеполагания отрасли. Как правило, персонал «мозгового треста» — ​всего несколько десятков человек, а бюджеты таких организаций исчисляются суммами порядка $ 3−4 млн в год. Условно, содержание одного сотрудника и соответствующей инфраструктуры think tank в среднем обходится примерно в $ 100 тыс. в год.

Международные отраслевые ассоциации (МОА), работающие прежде всего над трансформацией смыслов в образы и целеуказания развития отрасли. Наиболее известны, например, Международное агентство по возобновляемой энергии (IRENA) и Международное энергетическое агентство (IEA) — ​настоящие «фабрики отчетов» и звезды медиаповестки в области энергетики и климата. Большие финансовые ресурсы позволяют организациям этого типа готовить и выпускать регулярные, как правило ежегодные, флагманские сценарии отраслевого развития (например, World Energy Outlook от IEA), участвующие в ежегодном цикле формирования глобальной экономической повестки, а также поддерживать и развивать собственные информационные базы данных. Сильные МОА, как правило, выпускают порядка 40−50 публичных — ​англоязычных и бесплатных для скачивания — ​региональных и продуктовых исследований ежегодно, а также организуют соизмеримое количество семинаров и мероприятий. Как правило, персонал такой организации — ​200−300 человек, а бюджет, финансируемый из вкладов государств-­участников и специальных адресных вкладов, — ​порядка $ 30−50 млн в год.

МОА представляют собой, пожалуй, самые эффективные инструменты «мягкой силы» с точки зрения отдачи вложений: по цене строительства одной не очень большой «квартальной котельной» вы получаете влияние на развитие всей нефтегазовой, угольной, атомной и возобновляемой энергетики, а также финансов и геополитики, где совокупная стоимость проектов измеряется в сотнях миллиардов долларов.

Отметим, что многие аналитики и ученые, работающие в «мозговых трестах» и МОА, искренне привержены ценностям и подходам, транслируемым в их работах (конкурс в IRENA — ​порядка 150 человек на место, и это при относительно невысоком доходе, то есть приверженность ценностям и принадлежность к большой группе единомышленников в структурах «мягкой силы» играют зачастую роль не менее значимую, чем материальная заинтересованность). И именно эта, во многом искренняя творческая работа, направленная на безальтернативную поддержку одной из моделей «зеленого» энергоперехода, — серьезнейший вызов для поиска сбалансированного пути развития. Существует целый ряд примеров негативного влияния такой моноповестки на рынок. Так, предсказания «плато спроса на нефть» (peak oil) стали одной из причин недоинвестирования в нефтегазовую отрасль в последние пять лет, а уверения в реализуемости «зеленого» энергоперехода способствовали снижению стоимости операторов традиционной тепловой генерации в ЕС.

Отметим, что российских и сформированных на уровне дружественных международных объединений ассоциаций среди ведущих «мозговых трестов» и МОА мало. Исключения — ​ОПЕК и МАГАТЭ, где мнение России звучит громко. В некоторых других ассоциациях, например в IRENA, РФ присутствует скорее формально, не имеет ни представителей в руководстве, ни ярких глобальных лидеров мнений — ​среди более чем 220 человек персонала IRENA только один гражданин РФ. В такой ситуации очевидно, что многие смысловые и медийно значимые нарративы в теме развития глобальной энергетики зачастую формируются без участия российской стороны.

Программы технической помощи (technical assistance) Международных финансовых организаций. «Рабочие лошадки» «мягкой силы» в реализации конкретных инвестиционных проектов — ​так называемые программы технической помощи банков развития и международных финансовых организаций (МФО). Как правило, эти программы подразделяются на блоки: Knowledge and Support Technical Assistance (KSTA), включающие финансирование услуг, не связанных с конкретными инвестициями, и направленные на подготовку нормативной базы, разработку мастер-­планов развития энергетики, подготовку кадров; и Transaction Technical Assistance (TRTA) — ​финансирование разработки ТЭО и сопровождения конкретных инвестиционных программ, с финансированием МФО.

Это максимальный по объему финансовых вложений рынок «мягкой силы». Крупнейшие игроки данного рынка — ​World Bank/IFC, Азиатский банк развития (ADB) и ЕБРР; каждый из них направляет на техническую помощь странам в секторе энергетики порядка $ 300−400 млн в год, финансируя порядка 250−300 проектов ежегодно. Так, только ADB и только в Центральной Азии в 2023 году профинансировал 42 проекта технической помощи, включая, например, разработку программы комплексного развития ТЭК Узбекистана — ​Energy Sector Master Plan for Uzbekistan. Помимо связки с финансированием, сильная сторона программ технической помощи — ​создание вокруг МФО «субэкосистемы» консалтинговых компаний, оказывающих технические, финансовые и юридические услуги по соответствующим заказам и техническим заданиям от МФО на местах, что обеспечивает существенный мультипликативный эффект вложений за счет единообразия подходов.

По схожей с МФО схеме работают еще два типа значимых организаций: государственные агентства поддержки и прикладные научные фонды.

Один из государственных игроков — ​мировых лидеров по объему вложений в «мягкую силу» — ​американское агентство United States Agency for International Development — ​USAid. Суммарный бюджет организации превышал $ 38 млрд в 2022 году, при этом на проекты технической поддержки в энергетике было направлено более $ 240 млн по четырем целевым регионам: Центральной, Юго-­Восточной и Южной Азии, а также Африке. Средства пошли в основном на гранты по разработке документов стратегического планирования, развитие нормативной базы и подготовку местных управленческих кадров.

Особенность USAid в энергетике — ​работа через частного агента — ​одну из крупнейших в мире компаний — технических консультантов Tetra Tech со штатом более 21 тыс. сотрудников. Tetra Tech через свое подразделение «Группа государственных услуг» GSG стала де-факто управляющей компанией — ​распорядителем консалтингового бюджета USAid, при этом формально оставаясь независимой организацией. По такой схеме Tetra Tech с 2021 года реализует пятилетнюю программу USAid Power Central Asia по низкоуглеродному переходу региона до 2060 года, а заодно и создание отдельной от ЕЭС России синхронной зоны в энергетике пяти центральноазиатских стран. Финансирование программы ($ 39 млн), по грубым оценкам, существенно превышает собственные вложения стран данного региона в разработку планов.

Можно привести множество примеров системной работы других экспортных агентств. Поиск в Интернете выдает десятки публичных мастер-­планов электрификации африканских стран. Большинство этих документов постулируют приоритет развития «зеленой» энергетики как единственно возможного решения для ликвидации энергетической бедности на «черном континенте». В этих документах уже на уровне концепции отсутствует или сведена к минимуму роль топливной и атомной альтернативы. А значит, эти проекты не могут рассчитывать на инвестиции.

Характерна цитата из Концепции развития низкоуглеродной энергетики Танзании (Clean Energy Transition in Tanzania. Powering Sustainable Development), разработанной на средства норвежского правительства в 2022 году: «Де-факто лица, принимающие решения (в правительстве Танзании. — ​Прим. авт.), делают выбор не между низкими выбросами СО₂ и развитием, а скорее между переходом на чистую энергетику и стагнацией». К сожалению, для многих стран Африканского континента в условиях ограниченности собственных аналитических и финансовых ресурсов дело обстоит именно так.

Подчеркну, что большинство подобных работ, хотя и не становятся нормативными документами, формируют значимый информационный фон, создающий впечатление безальтернативности пути развития энергетики за рамками мейнстрима. Есть и примеры прямого замещения законодательной функции: так, ЕБРР финансировал подготовку первого закона Казахстана о возобновляемых источниках энергии, принятого в 2009 году.

Хочется подчеркнуть также, что в ряде случаев (на ранних стадиях становления и регулирования базы многих стран) «донорская помощь» позитивно влияла на создание основ нормативного регулирования, удобных для международного партнерства. Однако со временем интересы сторон зачастую расходятся, и тогда программы technical assistance из инструмента поддержки превращаются в инструмент формирования устойчивого потока приоритетных проектов для международных корпораций. Таким образом, страны не всегда могут сами определять направления своего развития, оказываясь под сильным влиянием внешних игроков.

В области финансирования прикладных исследований по тематике энергетики и климата аналогичную роль (агентств финансирования) играют базовые научные фонды, такие как Европейский фонд — ​Joint Research Centre (JRC) или фонд Саудовской Аравии — ​King Abdullah Petroleum Studies and Research Center (KAPSARC). Так, JRC распоряжается ежегодным бюджетом более € 330 млн, выделяя средства на тематические исследования и работу с общественным мнением посредством университетских исследовательских групп, а также на финансирование think tanks, фактически действуя по модели МФО в околоакадемической сфере.

Возможности для российской позитивной повестки
Что могут предложить российские игроки в этих условиях? Мощная экосистема «мягкой силы» строится вокруг позитивной повестки. Ее атрибуты: во‑первых, универсальность, то есть значимость и возможность объединения большинства людей вокруг идеи; во‑вторых, направленность в будущее — ​возможность постановки значимых целей на десятки лет вперед; и, в‑третьих, созидательность — ​направленность на создание дополнительной ценности для общества.

В этом контексте повестка борьбы с изменениям климата и «зеленого» энергоперехода выглядит идеально, так как она олицетворяет будущее и развитие. В то же время нефть, газ и уголь, да и традиционная энергетика в целом ассоциируются с прошлым и регрессом. Однако очевидно, что одна и та же концепция развития не может одинаково легко быть внедрена по всему миру без учета специфики регионов.

Яркий пример — ​растущая «энергетическая бедность» в странах Африки южнее Сахары, вызванная в первую очередь системным дефицитом инвестиций в топливную энергетику. На этом фоне политики МФО и транснациональных компаний, приоритезирующие инвестиции в проекты ВИЭ, выглядят уже неоднозначно, так как не решают задачи создания базовой энергетической инфраструктуры региона.

Сегодня более 600 млн человек в странах Африки южнее Сахары не имеют доступа к электроэнергии и более 900 млн — ​к технологиям «чистой кулинарии», то есть, проще говоря, готовят еду на кострах и ведут натуральное хозяйство. Отсутствие доступа к современным источникам энергии ограничивает экономическое и социальное развитие региона, а также, что не менее важно, наносит существенный урон экологии — для массовой заготовки дров уничтожаются леса. По оценкам Kept, к 2060 году для ликвидации «энергетической бедности» потребность в электроэнергии только в странах Восточной и Южной Африки составит более 5000 ТВт·ч, что соизмеримо с потреблением пяти энергосистем России.

Парадоксально, но в рамках современной климатической политики и инструментов «зеленого» финансирования МФО возможности для первичной электрификации и преодоления «энергетической бедности» подобного масштаба ограничены или недоступны. Так, отказ от финансирования угольной генерации, неопределенность политики в области газа и неприятие атома делают построение энергосистем Африки технически невозможным или неприемлемо дорогим. Усилия доноров и МФО, направленные на создание «микрогридов» на базе ВИЭ, решают задачи освещения и питания мобильной электроники, но совершенно недостаточны для обеспечения энергией производственной нагрузки и индустриализации.

Такие разрывы потребностей национальных экономик и предлагаемых решений климатических задач за счет фактического сдерживания ­развития экономики стран Африки вызывают логичное неприятие у многих лидеров мнений региона.

При этом сами страны-­доноры (Германия, Польша, Китай и другие) активно используют технологии «чистого» и «маневренного» угля, в том числе как источника управляемой генерации для интеграции ВИЭ. Так, по данным S&P Global, только за два финансовых года — ​2019−2020‑й, то есть еще до пандемии и взлета газовых котировок — ​немецкие банки вложили в немецкую же буроугольную индустрию более € 14 млрд — ​вполне логичное технико-­экономическое решение, вызывающее, однако, вопросы у развивающихся стран, так как оно расходится с «зеленой повесткой».
Оппозиционная «зеленому» энергопереходу точка зрения возникает и в развитых, но «островных» энергосистемах, например, Австралии, ЮАР, Калифорнии, Техасе. Здесь систематическое недоинвестирование в традиционную энергетику уже стало проблемой для экономики из-за снижения надежности.

Так, в ЮАР из-за систематического недоинвестирования и деприоритезациии вопроса развития ТЭС готовность угольных станций ESKOM за 2010−2022 годы снизилась с 85 % до менее 60 %, что привело к возникновению систематических веерных отключений до 200 дней в году. И это при том, что основу парка ТЭС составляют относительно новые блоки класса 600 МВт 1980−2000 годов постройки. Восстановление ресурса ТЭС могло бы повысить выработку на 1/3 и снять с повестки дня проблему веерных отключений. Такой КОММОД «по-африкански» параллельно мог бы повысить маневренность станций и создать базу для интеграции ВИЭ и АЭС, а главное — ​обеспечить экономику надежной энергией. Проблема в том, что план энергореформ в ЮАР — ​South Africa’s Just Energy Transition Investment Plan (JET IP), разработанный под председательством Великобритании с участием США и ЕС, предполагает прямо противоположное — ​закрытие 4 ГВт ТЭС до 2026 года, а значит, с высокой вероятностью только усугубит проблемы в стране.

Энергосистема Техаса исторически работает изолированно от синхронных энергосистем Востока и Запада США и Канады. Ставший уже регулярным зимний энергокризис штата также вызван существенным дисбалансом инвестиций. Так, за 2010−2022 годы установленная мощность «диспетчируемой» генерации снизилась до менее 95 ГВт, при этом новые мощности вводились почти исключительно в виде ВИЭ — ​суммарно более 30 ГВт. Блэкаут в феврале 2021 года стал неприятным сюрпризом для многих потребителей, ожидавших иных результатов от масштабной инвестиционной программы, реализуемой штатом.

Именно поэтому в последние годы активизировался тренд поддержки морального права на существование традиционной энергетики как основы благосостояния современного общества. Понимание наличия барьера «климатической ловушки» для развития многих энергосистем стало также драйвером создания концепции Справедливого энергоперехода (Just Transition) — ​развития отрасли с учетом как климатических целей, так и практической реализуемости, и интересов местных экономических сообществ. Существует также ряд альтернативных (как академических, так и мировоззренчески-философских) подходов к теме целей энергоперехода и климатической повестки, например, сформулированный, авторами книг «Традиционное будущее» (Fossil Future) Алексом Эпштейном, «Зеленое убийство» (Green Murder) Йеном Плаймером, «Справедливый энегопереход» (A Just Transition) Анджеем Аюком и другими людьми, последовательно выступающими за поиск разумного баланса между развитием общества и антропогенным воздействием на окружающую среду. Однако эти концепции до сих пор не оформлены как целостная смысловая картина.

Общая идея альтернативных концепций — ​понимание того, что энергетика сама по себе не создает ценности, она лишь инструмент для развития экономики и обеспечения качества жизни человека. С этой точки зрения новый российский глобальный нарратив может строиться на человекоцентричном подходе к максимизации качества жизни посредством энергетики. Тогда ключевой ценностью энергетики станет ее наличие по минимальной цене при ограниченном влиянии на экологию.

Построение системного смыслового ряда российского энергетического экспорта технологий и ресурсов вокруг приоритета обеспечения высокого качества жизни и адаптации экономик к любым климатическим изменениям, не игнорируя климатическую повестку, может стать отличной базой для формирования собственного смыслового ряда российской «мягкой силы» в энергетике.

На чем сконцентрироваться?
Лидерство в области смыслов — ​важная точка роста. В последние годы российские компании научились лидировать на уровне формирования и исполнения инвестиционных программ, но зачастую отстают по части создания собственных образов и смыслов развития отрасли. При выстраивании собственной экосистемы «мягкой силы» мы можем опираться на элементы уже существующей инфраструктуры, что поможет сделать этот переход более эффективным и быстрым.

Наиболее значимые шаги, например, на ближайшие два года могут включать:

• Трек «подготовки тренеров». Важнейшая задача — ​подготовка квалифицированных кадров российского коммерческого, банковского и госсектора с фокусом на позиции «тренеров» внутри организаций на среднем управленческом уровне и среди «молодых лидеров». В большинстве корпораций уже существуют подразделения устойчивого развития и ESG-политик, инфраструктура которых может быть использована и в новых целях. Фокус работы и культурный код можно скорректировать достаточно быстро — ​и это станет первой победой, вдохновляющей на дальнейшие шаги. Практически это можно осуществить посредством разработки и запуска междисциплинарных программ допобразования на базе двух-трех бизнес-школ, а также программ магистерского образования вузов (для специалистов из России, а также из дружественных стран). Профподготовка позволит им лучше понять периметр задач, драйверы и взаимосвязи смыслов развития экономики, энергетики и климатической повестки, а также увидеть структуру рынка «мягкой силы». В широком смысле эти знания дадут им свободу выбора для формулирования собственной точки зрения.
• Трек создания «аналитических фабрик». Следующая задача — ​обеспечение потока качественной публичной и англоязычной аналитики, транслирующей российский взгляд на развитие энергетики мира по ключевым региональным, продуктовым и общесистемным вопросам. Важные задачи — ​обеспечение периодичности публикаций (не менее четырех содержательных выпусков в месяц) и соизмеримое количество международных онлайн- и офлайн-мероприятий. Для быстрого запуска этого направления можно использовать ресурсы оставшихся в России консалтинговых компаний при выстраивании кооперации с профильными академическими институтами. В консалтинговых компаниях уже создана инфраструктура серийной подготовки бизнес-­исследований, имеется опыт работы на подобных проектах, выстроена коммуникация внутри отрасли. Для финансирования работы (по аналогии с западной моделью) необходимо создать несколько фондов-­эндаументов по специализации, а также национальный координационный совет по энергопланированию. Кроме всего прочего, приоритеты работы фабрик должны включать не только целевые регионы Востока, но и страны Запада — ​это необходимо для формирования комплексного ценностного предложения. Первые значимые результаты на глобальном уровне станут заметны при работе аналитической сети из порядка 100 специалистов. При ее расширении до 300 человек (уровень IRENA) эффект приобретет системный характер.
• Трек международной кооперации. Структурирование работы дружественных международных институтов и банков развития — ​более долгосрочная задача. В первую очередь это относится к созданию Энергетического агентства стран БРИКС — ​Global South Energy Agency, по аналогии с МЭА, финансируемого странами ОЭСР, а также к переформатированию приоритетов, расширению мандата и объема финансирования программ технической поддержки банков New Development Bank и ЕАБР (эти программы должны быть направлены на покрытие вакуума финансирования подготовки технических и регуляторных программ развития топливной и атомной энергетики, электрификации и индустриализации, а также на повышение качества жизни в дружественных странах). Как и в примере с компаниями-­консультантами, наличие готовой и отлаженной базовой инфраструктуры секретариатов и банков развития позволит в короткие сроки развернуть значимую деятельность по формированию практических инвестиционных программ перспективных рынков.

Каждая успешная страна создает собственные смыслы и институты, поддерживающие и транслирующие их. В мире существуют также свежие примеры эффективного выстраивания альтернативной повестки и собственных экосистем. Один из них — ​китайская программа «Один пояс — ​один путь», направленная на развитие глобальной транспортной, торговой и производственной инфраструктуры в рамках китайских приоритетов максимизации экономического роста.

Задача создания российских экосистем «мягкой силы» сложна, но решаема. Важно понимать, что в нашей стране уже существует практический продукт, который мы можем предложить миру, как в энергетике, прежде всего в атомной и топливной, так и в более широком контексте технологий развития удобных общественных пространств и сервисов, а также сильный смысловой ряд и общественный запрос на повышение качества жизни. Нам необходимо только систематически и качественно работать над формулированием и трансляцией этих ценностей миру.